Наш герой называет себя «асоциальным маргиналом», по образованию социолог, два года изучал актерское мастерство в одной из студий Петербурга, вегетарианец с шестилетним стажем. Vegetarian узнал у Вани, как сражаться с повседневностью и бытом на арене сцены, почему театр качественно всё меняет и что такое по-настоящему «быть собой».
Правда ли, что весь мир – театр и люди в нём – актеры?
(Смеется) Да, конечно. С какой-то точки зрения. Все играют социальные роли. Сейчас я даю интервью – это тоже роль.
Что подлинное и что не подлинное в этой ситуации, на твой взгляд?
А что такое «подлинное»? Мне кажется «подлинное» – это еще большая маска, чем то, когда человек об этом не задумывается: что подлинное, а что не подлинное. Человек может настолько запутаться в отношении этой подлинности, что наденет самую глухую, слепую и непробиваемую маску. И зайдет в этом очень глубоко и далеко, считая себя самым подлинным из людей.
Давай отвлечемся от философии и поговорим о том, почему ты решил изучать актерское ремесло?
Мне всегда было интересно, каково это: люди выходят на сцену, что-то делают, говорят. Ты смотришь – и раз! – как будто бы всё качественно меняется. Обстановка, твоё настроение, ход времени. Ты действительно погружаешься в эту историю. Такую магию я наблюдал не только на сцене, но и в своей жизни: когда что-то тебя захватывает, заинтересовывает, когда у тебя идет какой-то внутренний процесс... А когда у тебя идет качественная внутренняя работа, то происходит изменение сознания, ты как бы выходишь за пределы этой посредственности, за пределы своих схем. Так же происходит и в театре. Но это можно найти во многих местах. Мне кажется, это связано с творчеством, с искусством. Не то что мне нравится театр, мне нравится творчество. Почему это именно театр? Там это творчество представлено в наиболее живом виде. Меня привлекла именно яркость и живость, жизненность. В театре задействован весь человек и всё это происходит в реальном времени. Всё разворачивается перед тобой прямо сейчас. Ты можешь взять это и почувствовать именно в данный момент, с пылу с жару.
Разве ты не переходишь просто из одной повседневности в другую, но вымышленную? Ты переходишь в вымышленный мир автора.
Да, так и есть, это стопроцентная правда. Но мне интересен момент – не то, куда я выхожу из повседневности, а больше сам выход. Поймать именно этот момент перехода мне кажется особенно интересным.
Я не хочу привязываться к театру именно как к способу выйти. Это для меня как одна из тропинок, один из способов выйти из быта и посмотреть на всё с другой стороны. Я бы не сказал, что это самый лучший способ. Даже сказал бы, что лучше делать это как-то иначе.
Насколько театр может помочь изменить себя как личность? Или это просто временное решение? Например, ты трус, а играешь смелого героя. Можешь ли ты измениться через это в жизни?
Да, мне кажется, это может помочь. Я бы не сказал, что если ты один раз сделал это для роли, то оно останется с тобой навсегда. Для глобальных изменений нужны постоянные усилия. Чтобы что-то поменять в себе, нужно приложить усилия две тысячи раз – тогда через какое-то время ты можешь измениться. Безусловно, театр, на мой взгляд, может повлиять на личность. Как в хорошую, так и в плохую сторону.
А как ты думаешь, в чем удовольствие зрителя?
Когда я ходил на спектакли, мне нравилось именно переживание. Мне нравилось, как актеры тащат тебя в этот мир. Мир театра настолько насыщенный и сконцентрированный! Мир, содержащий в себе концентрат самой жизни. И этот вымышленный мир становится намного более реальным, чем тот, в котором мы. Знаешь почему? Потому что человек всегда обитает в смыслах. Он находится не в материальном мире, не среди вещей, а среди тех смыслов, которыми он наделил эти вещи. Обычно мы находимся в каком-то бессмысленном пространстве: не сильно обращаем внимание на эту дверь, на узоры, на всю архитектуру, на то, как люди ходят, как они одеваются, как двигаются – мы просто проходим мимо, мы не придаем этому смысла, просто идем... Здесь же, на сцене, каждый жест, каждое движение, каждая деталь, каждый предмет – всё излучает смысл. Здесь всё не просто так. Здесь всё располагает к тому, что появляется насыщенная смысловая нагрузка. Поэтому, конечно, у зрителя возникает очень спрессованное и сконцентрированное переживание. На мой взгляд, это и привлекает зрителя – обилие смыслов. Ну и, конечно, встреча с любимыми персонажами, историями, авторами. Это тоже приятно.
Кроме того, театр – это попытка заставить зрителя оглянуться на самого себя. При этом здесь над ним никто не стоит. Здесь в него сразу же стреляют чувствами и человек видит ситуациями. Перед ним сразу же встают голые последствия. То есть никто не говорит вам, стоя с указкой, как нужно жить, однако вы видите, как это будет в жизни. Человеку не объясняют: «Не ври, не предавай – это плохо!», – но всё сразу же приходит к нему в форме опыта, переживания. Актер переживает роль, а к зрителю это приходит уже в форме готового ощущения, он может прочувствовать это. Зритель не только видит или слышит – он чувствует. В этом и есть вся прелесть театра.
Почему не кино? Что еще остается в театре, что он существует?
Театр – это что-то более живое. Это настоящая битва в реальном времени. Битва с повседневностью. Битва за праздник, за свободу от невидимых нитей и цепей, которые связывают людей в повседневной жизни, закрывают им глаза, уши, рот, затравливают их. Делают серыми сухарями, которые ничего не хотят. Делают теми, кто проходит мимо, теми, кто не хочет чувствовать, не хочет воспринимать, не хочет меняться. Не хочет видеть что-то выше. Если театр чем-то и хорош, то только тем, что он дает человеку почувствовать, что есть что-то выше, чем он. Здесь я имею в виду хороший театр. Конечно, театр бывает разный. Я говорю про тот театр, которым я его вижу.
Что ты подразумеваешь под словами «выше, чем он»?
Благородные человеческие поступки. Поступки могут быть низкие, могут быть благородные. После спектакля человек находит где-то себя и спрашивает: «А как бы поступил я? Чего вообще стоят мои решения? Чего стоят мои поступки? Где в этой системе координат от подлеца до героя нахожусь я в данный момент? И как мне стоит жить дальше? Как мне стоит поступать?». Возможно, человек сделает интересные для себя выводы и что-то решит. Например, в следующий раз ему будет труднее пройти мимо, если кто-то попал в беду или ему будет труднее пойти на предательство. Потому что на спектакле он получил некоторый вектор направления.
В самом начале у тебя были идеи о том, чтобы сыграть какую-то особую роль?
Да, мне хотелось сыграть серьезную классическую роль типа Гамлета или какого-то короля. Мне очень нравилась «Антигона», я хотел сыграть там царя. В общем, меня больше тянуло к классике, античности. Я представлял себе актерство как выход в совершенно другую реальность. И чем дальше эта реальность от меня, тем лучше. Поэтому мне хотелось, чтобы это была античность, средневековье, другая эпоха, другие нравы. Чтобы можно было полностью перевоплотиться. Чтобы при выходе на сцену менялся сам воздух. Чтобы всё становилось по-другому, чтобы всё имело другой смысл.
Но сейчас меня это уже не так привлекает. Это уже не вызывает таких эмоций и мне не так сильно интересна смена воздуха. Я бы с удовольствием хотел прекратить играть. И в театре, и в жизни. Больше всего я бы хотел прекратить играть в жизни. И, мне кажется, именно это сейчас меня больше всего занимает. Я бы хотел быть максимально собой.
Ты уверен, что это возможно в социуме?
Да. Это как раз-таки возможно только в социуме. Потому что чем больше человек становится собой, тем больше ему хочется сделать добра другим людям, тем больше он любит. Чем меньше человек любит других и всё вокруг, тем он больше играет. И самые большие маски – это, наверное, воинские шлемы... Все эти террористы – они же в масках. Здесь есть некий символизм. Они настолько ушли от себя, что даже не могут показать своё лицо. Среди них считается неприличным ходить с открытым лицом. Они сразу чувствуют себя неловко, если у них в руках автомат, но открытое лицо. Нет, с автоматом – только в маске!
Как ты понимаешь «Гамлета»? Это конфликт между чем и чем? Для тебя Гамлет – это кто?
Мне кажется, Гамлет – это человек, который ищет правду. У него есть внутренний компас, который подсказывает ему, где правда, и он очень сильно привязан к этому компасу. В то время, как другие компас куда-то отложили, спрятали или он у них разбился и они занялись другими вещами, то Гамлет всё время засыпает с компасом под подушкой, просыпается с ним. Он не может смириться с тем, что все идут в другую сторону, не туда. Что корабль плывет не туда. Я понятно изъясняюсь?
Вполне. А что значит выражение «войти в образ»?
Это значит перевоплотиться в соответствии с собранным материалом. Работа актера – это такое творчество, когда ты пытаешься понять человека как замысел, как творение. Ты пытаешь понять, как он создан. В этом и есть творческий потенциал.
Навык актерского мастерства в том, как превратить себя в простой инструмент. Инструмент актера – это он сам. Его тело, его душа. Если у художника – это кисть или фотошоп, у писателя – язык, то у актера инструмент – он сам, где всё идет изнутри. Это и есть актерское мастерство. Это и есть искусство. То самое, что идет изнутри. Почему Станиславский говорил: «Не верю» или «Верю»? Здесь идет речь именно об искренности и о чем-то настоящем, о настоящем искусстве.
В чем смысл жизни?
Любовь. Но любовь скорее дружеская. Любовь вообще. Тотальная. Ко всему. Потому что любовь – это Бог, это Христос. Это то, из чего всё состоит. Вот что это такое. И цель человека – по-настоящему понять это. Не «немножко», а по-настоящему. Прожить, пережить это и больше не выходить из роли.
Беседовала Маша Сарафанова